Сестра Керри - Страница 106

106

Керри в жизни не видела ничего подобного. За все время их пребывания в Нью-Йорке Герствуд в силу стесненных обстоятельств ни разу не мог позволить себе повести ее в такой ресторан. Здесь царила та не поддающаяся описанию атмосфера, которая тотчас же говорила каждому посетителю, что он попал в совершенно особое место. Высокие цены ресторана ограничивали круг его посетителей. Здесь можно было встретить либо людей богатых, либо принадлежащих к классу охотников за развлечениями. Керри неоднократно читала в газетах заметки о балах, банкетах, обедах и ужинах, для которых тот или иной представитель «высшего общества» избирал ресторан «Шерри». «Миссис такая-то устраивает в среду вечером званый ужин у „Шерри“ маленькому кружку друзей». Подобные избитые заметки о развлечениях «света», которые Керри любила ежедневно просматривать, помогли ей составить себе довольно ясное представление о пышности и великолепии этого удивительного храма чревоугодия. И вот, наконец, она сама очутилась здесь! Рослый дородный швейцар охранял двери в вестибюль, внутри стоял другой рослый дородный джентльмен, а услужливые мальчики в форменной одежде принимали у гостей трости, пальто, шляпы. Глазам Керри открылся красивый зал, изысканно обставленный, залитый ярким светом, зал, где ели богатые мира сего. Счастливая эта миссис Вэнс! Она молода, хороша и богата, во всяком случае, достаточно богата, чтобы ездить сюда в экипаже. Как это чудесно — быть богатым!

Вэнс шел впереди, между рядами столиков с ослепительной сервировкой, за которыми небольшими группами сидели обедающие. Новичку тотчас же бросались в глаза достоинство и уверенность, с какими держались посетители этого ресторана. От множества электрических лампочек, лучи которых отражались в хрустале, от блеска позолоты на стенах все сливалось в одном слепящем сверкании; проходит несколько минут, прежде чем глаз привыкает и начинает различать отдельные предметы и лица. Белоснежные сорочки джентльменов, светлые наряды дам, бриллианты, пышные перья — все это являло собой чрезвычайно эффектное зрелище.

Керри шла по залу с горделивым видом, ничуть не уступавшим осанке миссис Вэнс, и, подойдя к столику, опустилась на стул, предложенный, ей метрдотелем. Она подмечала каждую мелочь окружавшей их обстановки, вплоть до подобострастных поклонов официантов, за которые так охотно платят американцы. Выражение лица метрдотеля, пододвигавшего каждому по очереди стул, и жест, которым он приглашал сесть, — уже одно это стоило несколько долларов!

Едва они уселись, на сцену выступила излюбленная богатыми американцами показная, расточительно-дорогая и нездоровая гастрономия — предмет изумления и недоумения всего культурного мира. Пространное меню предлагало вниманию посетителей бесконечное разнообразие всяких блюд, которых хватило бы на прокорм целой армии, а цены сразу показывали, что думать о благоразумных тратах более чем смешно. Десятки разных супов от пятидесяти центов до доллара за порцию, сорок сортов устриц, по шестьдесят центов за полдюжины, закуски, рыбные и мясные блюда, — и все по таким ценам, что простому смертному вполне достаточно было бы этой суммы, чтобы заплатить за ночлег в приличном отеле. Доллар пятьдесят и два доллара наиболее часто встречались в этом изящно отпечатанном прейскуранте. Конечно, Керри заметила это, и, увидев цену жареного цыпленка, она вдруг вспомнила другое меню и другой день, когда она впервые обедала в хорошем ресторане в обществе Друэ. Это воспоминание мелькнуло на миг, точно грустная мелодия забытой песни, и тотчас же исчезло. Но даже в этот краткий миг она успела увидеть другую Керри — бедную, голодную, потерявшую всякое мужество, для которой Чикаго был холодным, неприступным миром, где она бродила в тщетных поисках работы.

Стены зала представляли собой зеленовато-голубые прямоугольники в пышных золоченых рамах с замысловатой лепкой по углам: над фруктами и цветами из гипса безмятежно витали жирные купидоны. По потолку раскинулся сложнейший золотой узор, сходившийся в центре к бросавшей целый сноп огней люстре из электрических лампочек, перемежающихся со сверкающими призмами и золочеными гипсовыми подвесками. Паркет, вощенный и натертый, был красноватого оттенка; куда ни посмотри — всюду зеркала, высокие, светлые, с граненой кромкой; зеркала отражали мебель, лица, огни — десятки и сотни раз.

Столики сами по себе не представляли ничего особенного, но на скатерти и на салфетках красовалось «Шерри», на серебре — «Тиффани», на фарфоре — «Хэвиленд», а маленькие лампочки под красными абажурами на каждом столике отбрасывали розовый свет на лица, на туалеты и на стены и удивительно украшали зал. Официанты придавали ресторану еще большую элегантность и изысканность своей манерой кланяться, бесшумно приходить и уходить, обмахивать столик и ставить тарелки. Каждому гостю они оказывали исключительное внимание. Слегка согнувшись, склонив голову набок и отставив локти, официант повторял за гостем:

— Черепаший суп, так. Одну порцию, слушаю. Устрицы, полдюжины, так. Спаржа, слушаю. Оливки…

Та же процедура повторилась бы с каждым в отдельности, если бы Вэнс не заказал сразу для всех, предварительно выслушав советы и пожелания каждого. Керри, широко раскрыв глаза, смотрела на собравшееся в зале общество. Так вот она, жизнь нью-йоркского высшего света! Вот как проводят богатые люди дни и вечера! Ее бедный маленький ум не мог не распространять отдельные увиденные ею сцены на все общество. Каждая шикарная леди, должно быть, днем бывает среди толпы на Бродвее или в театре, а вечером в ресторане. Она, должно быть, окружена роскошью и блеском, у подъезда ее ожидает экипаж с лакеем у дверцы. А ей, Керри, это не дано. За два долгих года она ни разу не была в таком месте, как это. Зато Вэнс был здесь в своей стихии, как был бы и Герствуд в прежние дни. Не стесняясь ценами, он заказал суп, устрицы, жаркое, гарнир и потребовал также несколько бутылок вина, которые официант поставил возле столика в плетеной корзинке.

106