А они вдруг объявили, что уезжают из Нью-Йорка. Близилась весна, и они намеревались поехать на Север.
— Да, — сказала в разговоре с Керри миссис Вэнс, — нам, пожалуй, лучше отказаться от квартиры, а вещи сдать на хранение. Мы уедем на все лето. Какой же смысл платить за квартиру? Кроме того, по возвращении, мы, наверно, поселимся ближе к центру.
Керри слушала ее с искренним огорчением. Общество миссис Вэнс доставляло ей огромное удовольствие, и во всем доме она больше не знала ни души. Теперь она опять останется совсем одна.
Плохое настроение Герствуда из-за понижения доходов от бара как раз совпало с отъездом супругов Вэнс. На долю Керри сразу выпали и угрюмость мужа и невыносимое одиночество. И то и другое угнетало ее. Она стала нервничать, постоянно была недовольна, и не столько Герствудом, думала она, сколько всей своей жизнью. Какова она, эта жизнь? Кругом сплошная тоска. Что Керри получила от жизни? Ничего, кроме этой тесной квартирки. Супруги Вэнс могут путешествовать, им доступно так много интересного, а она тут сидит одна-одинешенька. Неужели она только для этого создана? Печальные мысли сменяли одна другую, а потом явились и слезы — единственное, что приносило хоть некоторое облегчение.
Такое положение продолжалось довольно долго. И Керри и Герствуд влачили в высшей степени однообразное существование. Потом наступила маленькая перемена, увы, к худшему. Однажды вечером, желая как-нибудь умерить пристрастие Керри к новым туалетам и дать ей понять, что ему не так-то легко справляться с расходами, Герствуд сказал:
— Я начинаю думать, что едва ли сумею долго ладить с моим компаньоном.
— Почему? — спросила Керри.
— О, этот ирландишка так туп и так жаден! Он не соглашается ни на какие усовершенствования в баре, а в таком виде, как сейчас, дело не может давать прибыль.
— И тебе не удается убедить его?
— Нет, я уж сколько раз пытался. Единственный выход, насколько я понимаю, это основать свое дело.
— И что же?
— Видишь ли, все мои деньги в настоящее время вложены в этот бар. Будь у меня возможность некоторое время жить бережливо, пожалуй, удалось бы открыть другой бар, который давал бы нам приличный доход.
— Почему же не быть более бережливым? — сказала Керри, невольно подумав при этом, что и так ничего лишнего не тратит.
— Надо бы попытаться, — ответил Герствуд. — Я уже думал о том, чтобы снять квартирку поменьше и пожить экономнее хотя бы год. Мы собрали бы достаточно, чтобы с этой суммой и деньгами, вложенными в дело на Уоррен-стрит, открыть хороший бар. Тогда мы могли бы зажить так, как тебе хочется.
— Что ж, ничего не имею против, — сказала Керри.
В душе, однако, ей было больно, что дело дошло до этого. Уже один разговор о меньшей квартире наводил на мысль о бедности.
— В районе Шестой авеню за Четырнадцатой улицей есть сколько угодно прелестных маленьких квартир. Там можно было бы найти что-нибудь подходящее.
— Если хочешь, я могу посмотреть, — сказала Керри.
— Я убежден, что через год сумел бы порвать с моим компаньоном, — повторил Герствуд. — Из дела в том виде, в каком оно находится сейчас, ничего путного не выйдет.
— Хорошо, я схожу и посмотрю квартиры, — сказала Керри, решив, что предложенный Герствудом переезд, по-видимому, имеет для него огромное значение.
Вскоре после этого разговора они переселились на другую квартиру, причем Керри по этому поводу впала в глубокое уныние. Из всех событий последнего времени ни одно так сильно не задевало ее. Она уже начала смотреть на Герствуда не как на любовника, а как на настоящего мужа, и считала себя неразрывно связанной с ним. Что бы ни случилось, ее судьба неотделима от сто судьбы. К сожалению, она замечала, что он становится все более хмурым и молчаливым, что он нисколько не похож больше на прежнего сильного, жизнерадостного и энергичного мужчину. Морщинки в углах рта и около глаз говорили о надвигающейся старости. О том же говорили и многие другие признаки. Керри стала понимать, что совершила ошибку, и вместе с тем ей теперь неоднократно приходило на ум, что Герствуд, в сущности, силой заставил ее бежать с ним.
Новая квартира находилась на Тринадцатой улице, близ Шестой авеню, и состояла из четырех комнатушек. Район не нравился Керри. Здесь совсем не было зелени, из окон уже не видно было реки. Улица была сплошь застроена и густо заселена. В новом доме обитало двенадцать семей — люди, видимо, почтенные, но не выдерживавшие никакого сравнения с супругами Вэнс. Такие люди, как Вэнсы, жили в лучших квартирах.
В своей маленькой квартирке Керри обходилась без служанки. Она обставила ее очень мило, но это не доставляло ей ни малейшей радости. В душе Герствуд отнюдь не был доволен, что ему пришлось спуститься ступенью ниже, но он уверял себя, что ничего другого ему не остается. Надо до поры до времени примириться с этим, и пока что пусть будет так, как есть.
Желая показать Керри, что нет оснований считать их материальное положение особенно тревожным и что нужно, напротив, лишь радоваться, — ведь через год он получит возможность поправить свои дела, — Герствуд стал чаще ходить с ней в театр и давал ей больше на хозяйство. Но все это было лишь временным явлением. Он постепенно погружался в то состояние, когда человек прежде всего хочет, чтобы его оставили в покое и не мешали думать. Меланхолия, эта страшная болезнь, избрала его своей жертвой. Помимо газеты и собственных мыслей, ничто другое его уже не интересовало. Любовь перестала быть для него источником радости. Его девизом как будто стали слова: живи и мирись с жалким прозябанием.