— Теперь перейдите вот туда!
Герствуд вздохнул с облегчением. Очевидно, мир не так уж плох, если в нем встречаются добрые люди! Остальные оборванцы были, по-видимому, такого же мнения.
— Этот капитан славный малый, правда? — сказал стоявший впереди Герствуда низенький согбенный горем человек. Судя по его лицу, судьба избрала его мишенью своих наиболее злобных шуток.
— Да, — безразличным тоном согласился Герствуд.
— Ух! — вздохнул один из бездомных, выступая из ряда и оглядывая оставшихся. — Немало еще там, однако!
— Да, — подтвердил другой. — Сегодня тут, пожалуй, набралось свыше сотни наших.
— Смотрите-ка вон на того, в кэбе! — воскликнул третий.
У тротуара остановился кэб, и сидевший в нем джентльмен во фраке протянул капитану ассигнацию.
Тот поблагодарил его и снова подошел к линии бездомных, вытягивавших шеи вслед отъезжавшему кэбу. Толпа любопытных благоговейно застыла, провожая глазами джентльмена с бриллиантовой булавкой на груди.
— Это даст ночлег еще девяти, — сказал капитан, отсчитывая несколько бездомных. — Ну-ка, отойдите туда! Итак, осталось всего семеро. Джентльмены, мне нужно двенадцать центов!
Деньги поступали медленно. Толпа начала редеть — капитана теперь окружала лишь небольшая горсточка зевак. Пятая авеню опустела — на ней показывались только случайные экипажи или пешеходы. На Бродвее тоже становилось все меньше народу. Лишь изредка кто-нибудь, заметив маленькую группу, приостанавливался, подавал капитану монету и продолжал путь.
Однако капитан по-прежнему был тверд и неутомим. Он продолжал говорить медленно, скупо, но с той же уверенностью в успехе, словно о неудаче не могло быть и речи.
— Торопитесь, джентльмены! Я не могу оставаться здесь всю ночь! Эти люди устали и озябли. Дайте мне еще четыре цента!
Через некоторое время он совсем замолчал. Ему подавали деньги, и он с каждыми двенадцатью центами отделял одного человека, переводя его в другую очередь. Потом он опять принимался шагать взад и вперед, глядя себе под ноги.
Публика из театров разъехалась, электрические рекламы погасли. Часы пробили одиннадцать. Прошло еще полчаса, и осталось лишь двое бездомных.
— Поторопитесь, джентльмены! — воскликнул капитан, обращаясь к нескольким любопытным. — Восемнадцать центов обеспечат ночлег и этим двум. Восемнадцать центов! Шесть у меня есть. Дайте мне кто-нибудь восемнадцать центов! Помните, что мне самому предстоит еще идти пешком в Бруклин. А я должен сперва проводить этих людей и устроить их на ночлег. Восемнадцать центов!
Никто не отзывался.
Капитан несколько минут ходил взад и вперед, опустив глаза и лишь время от времени повторяя:
— Джентльмены, восемнадцать центов!
Казалось, эта ничтожная сумма может на долгое время оттянуть желанный конец. Герствуд едва стоял, ощущая такую слабость во всем теле, что с трудом сдерживал стон, готовый вырваться из груди.
Но вот наконец на Пятой авеню показалась дама в капоре и шуршащих юбках, возвращавшаяся из театра в сопровождении мужчины. Герствуд уныло смотрел на нее, дама напомнила ему о Керри и о ее новой жизни, и о тех временах, когда он точно так же провожал жену из театра или ресторана.
Тем временем дама оглянулась и, заметив собравшихся бедняков, послала к ним своего спутника.
Тот вынул из кармана деньги, элегантный и учтивый подошел к капитану.
— Возьмите, пожалуйста! — сказал он.
— Благодарю вас, — ответил капитан и, повернувшись к своей армии, сказал: — Теперь у нас останется кое-что и на завтра!
С этими словами он поставил в ряд последних бездомных и направился к голове колонны, на ходу пересчитывая людей.
— Сто тридцать семь человек! — объявил он. — Ну, ребята, стройтесь! Выправьте ряд вот здесь! Теперь уже недолго. Потерпите!
Он встал во главе отряда и скомандовал:
— Вперед, марш!
Герствуд двинулся вместе со всеми. Извилистой линией направились они по Пятой авеню, пересекли Медисон-сквер, свернули на Двадцать третью улицу, потом пустились дальше по Третьей авеню. Запоздалые пешеходы останавливались и провожали взглядом эту странную процессию. Полисмены на углах равнодушно глядели на них и кивали вожаку, которого они уже видели не раз.
Отряд дошел до Восьмой улицы, где находился ночлежный дом, по-видимому, запертый на ночь. Однако там их ждали.
Бездомные остались на темной улице, а капитан вошел внутрь для переговоров. Вскоре двери открылись, и всем было предложено входить не толкаясь. Кто-то пошел вперед и стал показывать свободные комнаты во избежание задержки. С трудом взбираясь по скрипучей лестнице, Герствуд обернулся и увидел капитана. Тот все стоял и смотрел, пока не вошел последний бездомный. Лишь тогда он плотнее завернулся в плащ и скрылся во мраке.
— Долго я этого не выдержу, — вслух произнес Герствуд, усаживаясь на койку в маленькой темной каморке и морщась от тупой боли в ногах. — Я должен что-нибудь поесть, не то я умру с голоду.
Однажды вечером, вскоре по возвращении в Нью-Йорк, когда Керри кончала переодеваться после спектакля, она вдруг услышала какой-то шум за дверью. Затем раздался знакомый голос:
— Ничего, ничего, не беспокойтесь! Мне нужно только повидать мисс Маденда.
— Вам придется послать ей вашу карточку.
— О, полно! Вот возьмите!
Полдоллара перешли из рук в руки, и кто-то постучал в дверь.
Керри подошла и отворила.
— Ну и ну! — воскликнул Друэ. — Вот это так! Как же ты поживаешь, Керри? Я сразу узнал тебя, как только увидел на сцене.