И вот, в то время как Керри продолжала сидеть, вся во власти напавшей на нее тоски, вошла горничная и сообщила, что в передней находится мистер Герствуд и спрашивает, можно ли ему видеть миссис и мистера Друэ.
«Видимо, он не знает, что Чарли нет в городе», — подумала Керри.
Зимой она довольно редко видела управляющего баром, но каждый раз то одно, то другое напоминало ей о нем, а главное — он произвел на нее сильное впечатление при первой же встрече. Прежде всего Керри в смятении подумала о том, как она сейчас выглядит, но зеркало тотчас успокоило ее, и она вышла к гостю.
Герствуд был, как всегда, элегантен. Он не знал об отсутствии Друэ. Впрочем, он был не слишком разочарован и тут же перевел разговор на общие темы, которые могли представлять интерес для Керри. Поразительно, с какой непринужденностью он овладел разговором. Впрочем, это легко удается людям с богатым жизненным опытом, знающим к тому же, что им симпатизируют. Он не сомневался, что Керри слушает его с удовольствием, и без малейшей напряженности принялся рассказывать о всякой всячине, будоражащей ее воображение. Он придвинулся чуть ближе и порою слегка понижал голос, для того чтобы придать разговору видимость сугубо интимной беседы. Герствуд говорил о том, что ему довелось видеть, о людях, о приятных поездках. Он бывал там-то и там-то, видел то-то и то-то. Постепенно ему удалось внушить Керри желание увидеть описанные им места, и вместе с тем он ни на миг не позволял ей забывать о нем самом.
Керри не переставала ощущать обаяние этого человека. Порою Герствуд, желая подчеркнуть какое-нибудь слово, с улыбкой медленно поднимал на нее глаза, и она чувствовала магнетизм его взгляда. Вкрадчивой, почти незаметной ласковостью он добивался ее поощрения. Потом, рассказывая о чем-то, он для вящей убедительности коснулся ее руки, но Керри только и смогла, что улыбнуться в ответ. То, что он здесь, рядом, завораживало ее, все ее существо подчинилось его воле. За всю беседу он не сказал ни одной пустой фразы, и сама Керри благодаря ему становилась как будто умнее. Заразившись его живостью, она повеселела, и ее очарование заиграло яркими красками. Керри и сама чувствовала, что становится интереснее в его присутствии: он находил в ней столько достоинств! К тому же в его обращении не было ничего покровительственного, а именно этим Друэ всегда злоупотреблял.
Всякий раз, как им случалось встречаться, будь то в присутствии Друэ или без него, в их отношениях было так много интимного, так много затаенного чувства, что она ни за что не решилась бы заговорить об этом. По натуре Керри была молчалива и никогда не умела точно передать свои мысли, зато чувствовала сильно и глубоко. Ни разу между нею и Герствудом не было сказано ничего такого, что следовало бы хранить в тайне, а что касается взглядов, которыми они обменивались, и испытываемых чувств, то какая женщина станет укорять себя за них? Ничего похожего в ее отношениях с Друэ не было и, по правде говоря, никогда не могло быть. Керри была подавлена трудностями, когда встретилась с Друэ, и радость избавления от нужды благодаря этому вовремя подвернувшемуся человеку побудила ее уступить. Теперь же на нее хлынул поток таких чувств, которые были просто недоступны Друэ. В каждом взгляде Герствуда скрывалось не меньше силы, чем в пылких словах любовника, если не больше. Эти взгляды не требовали немедленного ответа — да и как было отвечать на них?
Люди привыкли придавать словам слишком большое значение, им кажется, что слова могут сделать многое. На самом же деле слова обычно обладают весьма слабой убедительностью. Они лишь смутно передают те глубокие, бурные чувства и желания, которые за ними скрыты. И сердце прислушивается только тогда, когда ему перестает мешать язык.
Во время беседы с Герствудом Керри вслушивалась не в его слова, а в то, что таилось за ними. Как красноречиво говорила в его пользу, внешность! Как убедительно говорило за пего его общественное положение! Возраставшее в нем с каждой минутой влечение к Керри ласкало ей душу, словно нежная рука. Оно оставалось невидимым — и поэтому не пугало Керри; оно было неосязательно — и поэтому не рождало в ней страха перед тем, что скажут люди, что она сама себе скажет. Керри умоляли, увещевали, призывали отвергнуть чьи-то прежние права на нее и признать новые, но обо всем этом не было сказано ни слова. Разговор, который вели между собою эти двое, был подобен тихому музыкальному аккомпанементу, сопровождающему какой-нибудь драматический эпизод, разыгрываемый на сцене.
— Вы когда-нибудь видели особняки, что тянутся по набережной вдоль Северной стороны озера? — как бы случайно спросил Герствуд.
— Я как раз сегодня была там с миссис Гейл. Как же они красивы, эти особняки!
— Да, очень, — подтвердил Герствуд.
— Как бы мне хотелось жить в таком доме, — задумчиво произнесла Керри.
— Вам не повезло, — промолвил он после недолгого молчания.
Он медленно поднял глаза и теперь смотрел ей прямо в лицо. Герствуду было ясно, что он затронул в ней слабую струнку. Сейчас ему представился случай замолвить за себя словечко. Он слегка наклонился к Керри и спокойно продолжал смотреть ей в глаза, прекрасно сознавая, что настала критическая минута.
Керри невольно сделала чуть заметное движение, словно пытаясь стряхнуть с себя его чары, но тщетно. В своем взгляде Герствуд сосредоточил всю силу мужской воли, — он понимал, что именно теперь должен проявить эту волю. Он неотрывно смотрел на молодую женщину, и положение становилось все более неловким и трудным. Маленькая фабричная работница глубже и глубже погружалась в омут. Последние опоры, одна за другой, ускользали у нее из-под рук.