Сестра Керри - Страница 134

К оглавлению

134

«Последние две недели!» — значилось на афишах и в газетах.

— Я не поеду с ними! — заявила мисс Осборн.

Керри отправилась с нею в другой театр, решив поговорить там с режиссером.

— Где-нибудь играли? — был его первый вопрос.

— Мы и сейчас играем в «Казино», — ответила за обеих Лола.

— А, вот как!

И обе тотчас были ангажированы. Теперь Керри стала получать двадцать долларов в неделю.

Керри была в восторге. Она начала проникаться сознанием, что не напрасно живет на свете. Таланты рано или поздно находят признание!

Жизнь ее так переменилась, что домашняя атмосфера стала для нее невыносимой. Дома ее ждали лишь нужда и заботы. Так, по крайней мере, воспринимала Керри бремя, которое ей приходилось нести. Ее квартира стала для нее местом, от которого лучше было держаться подальше. Все же она ночевала дома и уделяла довольно много времени уборке комнат. А Герствуд только сидел в качалке и, не переставая раскачиваться, либо читал газету, либо размышлял о своей невеселой участи. Прошел октябрь, за ним ноябрь, а Герствуд все сидел и сидел на том же месте и почти не заметил, как наступила зима.

Он догадывался, что Керри идет в гору, — об этом говорил ее внешний облик. Она была теперь хорошо, даже элегантно одета. Герствуд видел, как она приходит и уходит, и иногда мысленно рисовал себе ее путь к славе.

Ел он мало и заметно похудел. У него совсем пропал аппетит. Одежда его говорила о бедности. Мысль о том, чтобы приискать какую-нибудь работу, казалась ему даже смешной. И он сидел сложа руки и ждал, но чего — этого он и сам бы не мог сказать.

В конце концов жизнь стала совсем невозможной. Преследования кредиторов, равнодушие Керри, мертвое безмолвие в квартире и зима за окном — все это, вместе взятое, неминуемо должно было привести к взрыву. Он наступил в тот день, когда Эслодж собственной персоной явился на квартиру и застал Керри дома.

— Я пришел получить по счету, — заявил лавочник.

Керри не проявила особого удивления.

— Сколько там? — спросила она.

— Шестнадцать долларов, — ответил Эслодж.

— Неужели так много?! — воскликнула Керри. — Это верно? — обратилась она к Герствуду.

— Да, — подтвердил тот.

— Странно, я понятия об этом не имела, — сказала Керри.

У нее был такой вид, точно она подозревала Герствуда в каких-то ничем не оправданных тратах.

— Все это в самом деле было взято, — сказал Герствуд и, обращаясь к Эслоджу, добавил: — Сегодня я ничего не могу вам уплатить.

— Гм! — буркнул Эслодж. — А когда же?

— Во всяком случае, не раньше субботы, — ответил Герствуд.

— Вот как! — рассердился лавочник. — Хорошенькое дело! Мне нужны деньги. Я хочу получить по счету!

Керри стояла в глубине комнаты и слушала. Она была ошеломлена. Как это некрасиво, как гадко! Герствуд тоже был немало раздосадован.

— Говорить сейчас об этом все равно без толку, — сказал он. — Приходите в субботу, и вы получите часть денег.

Лавочник ушел.

— Как же мы расплатимся с ним? — спросила Керри, которая все еще не могла прийти в себя от невероятных размеров счета. — Я не могу заплатить столько денег.

— Да и незачем, — ответил Герствуд. — На нет и суда нет. Придется ему обождать.

— Но я не могу понять, как же мог набежать такой счет? — недоумевала Керри.

— Что ж, мы все это съели, — сказал Герствуд.

— Странно, — не сдавалась Керри, все еще терзаемая сомнениями.

— Ну, скажи на милость, зачем ты так говоришь? — воскликнул Герствуд. — Разве я один ел продукты? Ты говоришь так, словно я эти деньги присвоил!

— Я знаю только, что это ужасно много, — стояла на своем Керри. — Нельзя меня заставлять столько платить. Это гораздо больше, чем у меня сейчас есть.

— Ну, будет тебе, — сказал Герствуд, опускаясь в кресло.

Керри ушла, а он сидел, обдумывая, что бы предпринять.

В то время в газетах начали появляться заметки, передававшие слухи о том, что в Бруклине назревает забастовка трамвайщиков. Они были недовольны длинным рабочим днем и низкой заработной платой. Как и всегда, рабочие с целью воздействовать на хозяев и заставить их идти на уступки выбрали почему-то холодное зимнее время.

Герствуд читал газеты и думал о том, что забастовка может блокировать все движение в городе. Она разразилась за день или за два до его размолвки с Керри. Однажды под вечер, когда все было окутано серой мглой и надо было ожидать снега, вечерние газеты возвестили, что трамвайщики прекратили работу на всех линиях Бруклина.

Герствуд был хорошо знаком с предсказаниями газет о предстоящей в эту зиму безработице и с сообщениями о паническом настроении на денежном рынке; он читал это с большим интересом, поскольку сам сидел без работы. Он обратил внимание на требования бастующих вагоновожатых и кондукторов, которые заявляли, что стали теперь получать наполовину меньше, чем раньше, когда они получали по два доллара в день, так как в последнее время управление дорог начало усиленно пользоваться «разовыми» и одновременно увеличило рабочий день постоянных служащих до десяти, двенадцати и даже четырнадцати часов в сутки. «Разовыми» называли людей, которых управление нанимало для того, чтобы обслуживать вагоны в самое горячее время, то есть в часы наибольшего наплыва пассажиров. За каждый рейс «разовому» платили двадцать пять центов. Как только кончалась горячая пора, этих людей отпускали на все четыре стороны. Хуже всего было то, что никто не знал, когда ему предоставят работу; тем не менее нужно было являться в парк с утра и в хорошую и в дурную погоду и ждать у ворот, пока ты не понадобишься трамвайному управлению. Средний заработок при системе «разовых» редко превышал пятьдесят центов в день, то есть плату за два рейса. Иными словами, платили только за три с лишним часа работы, а ожидание в счет не шло.

134